В холле дома Энн Улисс натолкнулся на Модесту. Она шла в зал, откуда доносилась музыка.
— Мэм, можно один вопрос?
— Конечно, только короткий. Я одна на всю компанию! Спасибо, ваш Кевин помогает, такой славный мальчик… А этот наш, звезда Бродвея, играет роль гостя. И очень удачно…
— А ваша племянница где?
— Ужасное событие! Она уехала в больницу. У нее там что-то женское. Ну, вам не обязательно знать. Такая молодежь пошла хлипкая…
— А вы ее давно знаете? С детства?
— Почему с детства? Она же племянница моего покойного мужа. Я ее и увидела первый раз после его смерти. Но ее мать всегда присылала нам открыточки к празднику, подарки. Потом они с мужем из-за чего-то повздорили. Несколько лет вообще не общались. И вдруг звонок. Я очень обрадовалась, хоть какая-то память о муже. Мы с ним очень хорошо жили. Так хорошо, что детей все не заводили — думали, успеем. А когда спохватились, уже поздно. Мне надо было лечиться, а возраст… Ой, я что-то разболталась.
— Не вы одна любите поболтать. Так ваша племянница когда приехала к вам?
— Полгода назад. Из Нью-Йорка.
— А вы писали сестре своего мужа?
— А она умерла, мне Джоан сказала. Сама-то она давно с матерью не живет. А отчим… чужой человек, знаете. Кстати, мой муж с сестрой из-за него и поругался. А вы видели Джоан? Вы так интересуетесь, словно жениться на ней собрались. Идите к гостям, про вас хозяйка несколько раз спрашивала.
В зале было так тесно, что Улисс не сразу нашел Энн. Кто-то играл на рояле блюз, какая-то черноволосая девица пела, подражая кому-то. Кажется, Опре Ней. Улисс постоял, послушал.
— А вам никто не говорил, что вы поете, как Опра Ней? — сказал он брюнетке. — Очень похоже.
— Правда? — спросила девушка и начала хохотать.
Дура припадочная, подумал Улисс. Вот какие у этой Энн подружки!
— Что за нервный смех? — спросила Энн, подходя. Она ослепительно красива в красном платье, облегающем фигуру, с подколотыми кверху волосами и несколькими нитями белого жемчуга разной длины, переплетенного золотыми колечками.
Пианист, пробежав руками по клавишам, сказал:
— Она поет, как Опра Ней, очень похоже. А ты пишешь, как Ханна Дарси, а я играю, как Изя Кац. И все мы на самом деле обыкновенные клоны.
Энн посмотрела на Улисса.
— Наконец-то вы явились. Надо вас познакомить. Или вы уже знакомы? Опра — это Улисс, Улисс — это Опра Ней. А это знаменитый Изя Кац. Мои друзья из Нью-Йорка.
Я идиот, подумал Улисс, обыкновенный идиот. И абсолютно чужой в ее жизни. Я даже не знаю, кто она такая и кто ее друзья. У Моники был только я один. А у нее весь Нью Йорк, Лондон, Париж.
— Энн, нам нужно поговорить. Отойдем?
— О'кей, отойдем. Господи, везде люди. Пошли в спальню.
Они поднялись наверх, прошли по анфиладе. В спальне стояла огромная кровать с двумя длинными валиками и деревянными лебедями у изголовья, затянутая золотым атласом. Энн села на кровать и подтянула ноги.
— Как тебе мое ложе? Между прочим кровать принадлежала Мюрату. По легенде антиквара…
— Хорошо, что не Марату. Или у тебя его ванна?
— Это у тебя его ванна. А я буду твоей Корде. Рассказывай, Друг Народа, что случилось?
— Случилось. Твоя горничная Джоан работает на какого-то частного детектива и шпионит за тобой. Я случайно узнал. Мне кажется, она даже не племянница Модесты. Твоя прислуга такая же доверчивая, как и ты. Не смотри так. Сейчас я сделаю один звонок. Всего одни звонок. Моему другу. Как фамилия твоей Модесты? И скажи номер твоего факса…
Улисс позвонил Джону Бриттнеру. Тот сам снял трубку. Через двадцать минут Энн получила факс. В бумаге говорилось, что Джоанна Гузалдо живет в городке Венна, штате Аризона, с мужем и двумя близнецами, а ее мать проживает там же, но на другой улице. Энн с ужасом смотрела на лист бумаги.
— А Модеста знает? — спросила она.
Она спустилась вниз, держа в руках бумажку.
— Господа, пати продолжается. Я просто получила факс. Изя, вы ночуете у меня? Ах вы на лимузине с шофером. Хорошо, я собираюсь в Нью-Йорк на днях… Бэзил, я так рада была вас видеть. Можно подарить вам это шампанское на память о вечеринке? Да нет, из Калифорнии еще не звонили… Модеста, передай Эрнесто, что пора нести десерт.
Энн выудила из толпы гостей Уайна и сообщила ему новость. Уайн был слегка навеселе, что не помешало ему сразу все понять.
— Я так и знал, — авторитетно заявил он. — Она очень нетипично себя вела.
— А почему ты мне ничего не сказал?
— А что сказать? Что у нее французское белье? Лифчик по цене полумесячного жалованья? Модеста в этом ничего не понимает.
— А ты эксперт? Уже и белье успел заметить. Постыдился бы. Это дурной тон ухаживать за горничными. А что еще кроме белья?
— Мне показалось, что она знает немецкий и французский. Понимает. Но это тоже не причина, она могла служить у иностранцев. Потом, знаешь, такие интонации. Иногда мне казалось, что она искусственно говорит, так в театре играют простых девиц. У нее иногда проскакивало другое произношение. Я, как актер, на это очень чуток. Но тут до паранойи один шаг. Если всех подозревать… Вон ваш полковник. Тоже не прост.
— Мне его рекомендовал Фрэнк, они вместе служили. А с женой Фрэнка я дружу несколько лет. Как сказать Модесте? Может, ты скажешь?
— Пускай лучше наш полковник. Меня и так она недолюбливает. А если я ей сообщу плохую новость, то может убить.
— А почему она тебя недолюбливает? Провел неудачный сравнительный анализ женского белья и поделился результатами с широкой общественностью?